Моё детство

Вероятно, то немногое, что я помню о своем детстве  в России  - первые восемь лет,  - и  есть  мое  начало, то,  что  теперь называют "формирующими годами".  Но если  это  так,  то жаль,  что радостных  или хотя бы  приятных воспоминаний  об этом  времени у меня очень мало. Эпизоды, которые я помнила все последующие семьдесят лет,  связаны большей частью с мучительной нуждой, в  которой  жила наша  семья; я  помню бедность, голод,  холод  и  страх. Со страхом связано одно из самых  отчетливых моих воспоминаний.  Вероятно,  мне было тогда года три с половиной-четыре. Мы жили  в Киеве, в  маленьком доме, на первом этаже.

Ясно помню разговор о погроме, который вот-вот должен обрушиться на нас.  Я тогда  не  знала, что такое погром, но мне  было известно, что  это связано  с тем, что мы евреи, и  с  тем,  что толпа  подонков  с  ножами  и  палками  ходит  по городу и  кричит:  "Христа распяли!". Они ищут евреев и сделают что-то ужасное со мной и с моей семьей. Потом я  стою  на  лестнице, ведущей  на второй  этаж, где живет другая еврейская семья; мы  с  их дочкой держимся за руки и смотрим, как наши  папы стараются забаррикадировать досками  входную дверь. Погрома не произошло, но я до сих пор помню, как сильно я была напугана и как сердилась, что отец , для того чтобы меня  защитить, может только сколотить несколько досок, и что мы
все должны покорно ожидать  прихода хулиганов. Киев, где я родилась, скрылся от меня в тумане времени, но образ Пинска я сохранила, возможно, потому что  я столько слышала и читала о нем. Многие их  тех,  кого  я встретила  в  последующей жизни,  были  родом  из Пинска и близлежащих городков, в том числе семьи Хаима Вейцмана и Моше Шарета.

А в  конце 1905 года пришло письмо из Милуоки. У отца была работа, так что мы могли начинать сборы в дорогу.
Сборы были долгие и трудные. Непростое дело было в те времена женщине с тремя дочками - из них две  совсем маленькие  - проделать одним весь путь от Пинска  до  Милуоки. Помню только  суету этих последних недель в  Пинске, прощание с родственниками, поцелуи и слезы. В те времена уехать  в Америку было почти то же  самое, что отправиться на  Луну.

Четырнадцать дней на  пароходе  - это была  не увеселительная прогулка. Нас втиснули в темную, душную каюту еще с четырьмя людьми; ночью мы спали на голых койках, а днем  большей частью стояли в  очереди на раздачу еды. Иногда  я  играла с  детьми,  которые тоже  ехали  четвертым  классом,  и мы рассказывали  друг  другу,  какие  невообразимые  богатства  ожидают  нас  в "золотой стране".